Неспортивная история - Страница 9

К оглавлению

— Слушай-ка, а ты со многими вот так… живьем, на «ты» и за руку?

— Есть немного, — усмехаюсь.

— Ну-ну, — одобряет Шлепаков. — Тут Халява болтал, у тебя дома медали, кубки… Библиотека приличная…

— В гости, что ли, напрашиваешься?

— Да нет, — смеется, — я в том смысле, если есть что-нибудь интересное почитать…

Подходим к школьному крыльцу.

— Федюня, — протягиваю руку за своей сумкой, которую Халиков на плече тащит.

Халява сумку мне передает, я ее неловко подхватываю, и сумочка моя на землю — шлеп! А из сумки — тетрадки, учебники…

Федюня было дернулся, чтобы все это подобрать, я его незаметно удержала за руку. А Шлепакова, наоборот, удерживать не стала. Тот манатки мои кинулся в сумку запихивать. На одно колено опустился, потом и на другое. Стоит на коленях, протягивает мне сумку, говорит:

— Только ручка, видишь, раскололась…

— Спасибо, Вовик, — смотрю на него сверху, забираю сумку, расколотую ручку в сторону выкидываю. — Заходи как-нибудь, книжки посмотришь. Я же не знаю, что тебя конкретно интересует.

И пока Шлепаков поднимался, пока снег с коленок отряхивал, мы с Халиковым вверх по ступенькам, в школу потопали…

…Вхожу в туалет к умывальнику — пальцы пастой перепачканы от ручки той, что раскололась. Отмыть надо. Слышу из-за двери приоткрытой:

— Да эта ваша Серебрякова просто из кожи вон лезет, чтобы хоть как-нибудь выпендриться!

Голос больно знакомый. Кажется, Маша-Марина выступает. Точно! Шептунова возражает ей:

— Да ну, Маска, ты вообсе… Нормальная она баба.

— Завидуешь ты ей, Шитикова, и все тут… — еще чей-то голос.

— Я? Чему?

Оставляю умывальник в покое, подхожу к дверям поближе. Все-таки интересно иногда про себя послушать.

— Чемпионка, чемпионка!.. — продолжает Шитикова. — Да она от того и выпендривается, что теперь — ноль без палочки. Вытурили ее из гимнастики, и что осталось-то? Вы посмотрите хорошенько- ни рожи, ни кожи! Ходит какой-то коробок плоский на двух спичках. Плечи — во! Все остальное — во!.. Полумальчик, полу…

Договорить она не успела. Потому что больше я слушать не могла, распахнула дверь.

Маша-Марина, как меня увидела, тут же заткнулась. Девки по моему лицу тоже поняли, что кое-что я успела услышать. Впрочем, Марина Шитикова от испуга довольно быстро оправилась. Вставляет в рот сигарету незажженную, говорит Шептуновой:

— Лид, дай спичечку…

Иду медленно к Маше-Марине, гляжу на нее в упор. Девочки — по стеночкам, мне дорогу уступают.

Шитикова чует, от конфликта не уйти. Собрала все силы, уставилась на меня. Сигарета во рту, взгляд наглый, насмешливый:

— Ну?

Вынимаю у нее сигарету изо рта, растираю пальцами.

— Курить — вредно.

— Ты, оказывается, еще и хамка?

Посмотрела я на пальцы свои перепачканные, на красивое Машино лицо… И сверху вниз, ото лба до подбородка, ее по морде — шасть! Мазнула только, не ударила! Но тут у Маришки, видно, нервы израсходовались. Как завизжит страшным голосом, как напролом из туалета двинет!..

А я — за ней. «Догоню — убью», — думала тогда…

Несемся по школьному коридору. Огибаем по мере возможности попадающихся на пути пионеров и школьников. Правда, одного-двух все-таки приходится уронить.

— Леша!.. — Марина за спину Панова прячется.

Тот, как всегда, в стороне, один. Учебник химии захлопнул, встал у меня на пути.

— Тебе чего? — спрашивает.

Стою перед ним, молчу. Тут же рядом возникает пятиэтажный и Халиков.

— Чё такое? — интересуется пятиэтажный и кивает на Панова. — Этот, что ли, заводится? Ты чего, Панов?

Гляжу, Леша правую руку из кармана вынимает. Маша-Марина из-за спины его выглядывает, перепуганная, через всю рожу синяя полоса.

— Не надо, Леш… Тебе нельзя… А они нарочно…

— Стоп! Спокойно, мальчики! — останавливаю порыв моих «телохранителей». — Это мое дело. Сама разберусь… Отдыхай, Шурик.

Жду, пока пятиэтажный и Халиков отчалят, потом еще раз смотрю на Панова, поворачиваюсь и иду по коридору назад, к туалету.

Урок химии. Лабораторная. На столе у каждого пробирки, спиртовки, растворы…

— Работаем, время пошло. — Химичка смотрит на ручные часы, садится за кафедру и углубляется в чтение какого-то детектива.

Беру со стола склянку, встаю, иду по классу. Останавливаюсь возле стола, за которым Маша-Марина сидит.

— Мариша, — отвлекаю ее, потом, наклонившись, говорю шепотом в самое ухо: — Хочешь, я тебе то, что в баночке, на морду вылью, и ты хуже меня сделаешься? Скажу — случайно. Попробуй, докажи…

Выпрямляюсь. Вижу по ее глазам: понимает, что не шучу.

— Ну хорошо, — продолжаю негромко, вполголоса, но так, чтобы слышали те, кто за соседними столами. — Я — ноль без палочки. А ты? На папу своего надеешься? Так, не дай бог, с папой не сегодня-завтра случится что-нибудь? Кто ты такая сама по себе?

Кукла безмозглая. Рожей своей гордишься? — И как бы между прочим, я на этих словах склянку открываю. — Так ведь это тоже не навсегда…

Ох, как она перепугалась! Вся прямо вжалась в стул, будто ее туда вдавили.

— Что ты, Танечка, — заговорила быстро, быстро, — я ведь ничего… Я так… Я пошутила… Извини меня, пожалуйста, я больше никогда… Я ведь из зависти, Таня, только из зависти… Прости меня… Не надо… Я больше…

— Серебрякова, почему ты не на своем месте? Я ведь все вижу. — Это химичка. — Что у вас там за собрание?

— Извините, Инга Максимовна, — говорю. — Марина меня обидела сегодня утром, а теперь решила извиниться.