Неспортивная история - Страница 12

— Мне надо, — говорит Крыленко в щель.

— Потерпишь. — Пятиэтажный закрывает дверь наглухо, держит ее рукой, говорит мне: — Да бесполезно с Пановым говорить, он не из пугливых.

— От коллектива отстает, — качаю я головой. — Нехорошо.

— Да он давно напрашивается, — поддерживает меня пятиэтажный.

— У тебя счеты с ним? — интересуюсь.

— Так… В друзьях когда-то ходили, до пятого класса, а потом… Долго рассказывать.

Смотрю на свои электронные. Время- семнадцать пятнадцать.

— Одевайся, — говорю, — есть возможность отличиться.

— Халяву берем? — просекает с полуслова.

— Возьми для кучности.

— А эти? — кивает на комнату.

— Пусть веселятся. Мы ведь ненадолго.

— Можно, что ль? — вылезает снова из-за двери Крыленко.

— Да иди. иди, — говорю ему.

Крыленко топает в туалет, а в комнате лупит музыка, дым стоит коромыслом-гуляет народ.

Стоим в парадном Елены. Я, Халиков, пятиэтажный. Ждем. Стенки возле лифта размалеваны надписями: «Зенит — чемпион» и так далее. Бывают же ублюдки, которые стены портят!

Смотрю на часы — семнадцать сорок пять.

Открывается входная дверь. Насторожились. Однако тревога ложная — какая-то женщина пожилая вошла, увидела нас, остановилась в нерешительности. Потом быстро-быстро, опустив глаза, мимо прошмыгнула и по лестнице наверх — топ-топ-топ. Проводили ее взглядами. Слышим, как поднялась на второй этаж, погремела ключами. Дверь хлопнула, и снова тихо.

Пятиэтажный прокашлялся, на пол сплюнул. Халиков носом шмыгнул.

Опять заскрипела пружина на входе. Панов! Аккуратно придержал дверь ногой, нас пока не видит. В руках цветы, в бумагу завернутые. Надо же, к концу декабря — цветы!

Откалываемся от стены, выстраиваемся в шеренгу.

От входных дверей до лифта — лестничный парад, ступенек семь-восемь. Мы наверху, Панов — внизу. Увидел нас, притормозил.

— Привет, — делаю шаг вперед.

Панов молчит, смотрит на меня, не мигая.

— Приглашаю, — говорю, — Панов, тебя персонально.

— Не пойду, — отвечает без эмоций.

Оглядываюсь на пятиэтажного, тот ухмыляется:

— Куда ты денешься, — говорит.

— Леш, — обращаюсь я к Панову, — я понимаю, Елена тебя от колонии отмазала и все такое… Так неужто теперь всю жизнь у нее в «шестерках» бегать?

Панов осторожно цветы на пол положил в сторонку, выпрямился и к нам идет. Ступенька, вторая, третья…

— Не мешай, — просит Шура и пробует меня в сторону отодвинуть.

А Панов уже близко.

— Стоп, мальчики, — спускаюсь на ступеньку вниз, к моим «телохранителям» лицом поворачиваюсь: — Шурик, подождите меня с Федюней на улице. Мне с Пановым поговорить надо.

— Не о чем нам с тобой говорить, — заявляет Панов.

— Спокойно, Шурик, — останавливаю пятиэтажного и Панову через плечо: — Помолчи, Леш.

— Я к тебе все равно не пойду, — снова делает заявление Панов.

— Туда, — Шура показывает наверх, — ты тоже не пойдешь.

— Посмотрим. — Панов хочет прорваться, но пятиэтажный толкает его ногой в живот. И Леша, удерживаясь за перила, считает ногами ступени в обратном направлении.

— Ну-ка, быстро на улицу! — зверею. — Оба! Чтоб духу вашего!..

— Как скажешь, — мрачно вздыхает Шура. — Пошли.

Они с Халиковым спускаются вниз, проходят мимо Панова, как мимо пустого места, и выметаются на улицу.

Панов стоит какое-то время на месте, смотрит в пол, потом нагибается, подбирает цветы и идет ко мне.

— Отойди, — говорит.

Уступаю ему дорогу. Он проходит к лифту, нажимает на кнопку вызова. Лифт спускается, останавливается. Панов открывает дверь шахты.

— Постой, — прошу я его.

— Ну?

— Я… Я, может быть, люблю тебя, Панов, — говорю. — Потому и приглашаю.

Он смотрит на меня… И начинает смеяться.

— Не веришь? — гляжу исподлобья.

Панов ничего не говорит, смеется, заходит в лифт и уезжает. Его смех поднимается наверх вместе с ним.

У меня изнутри вырывается какой-то рык. Я что есть силы луплю по клетке шахты ногой и бросаюсь вниз. Вылетаю на улицу. Пятиэтажный и Халиков спешат навстречу.

— Ну что? Ушел? — спрашивает Шурик.

— Хрен с ним, — иду быстро, не останавливаясь. — Все равно никуда ему… — задыхаюсь.

Идем быстрым шагом, почти бежим.

Прошло два дня. Как сейчас помню, пятница была.

— Серебрякова! — слышу окрик Елены. — Магнитофон — мне на стол!

Поднимаюсь с места, «плэйер» висит на груди, наушники сброшены на шею.

— Я ж его не слушаю, — возражаю.

— Я тебя просила не приносить его в школу.

Пожимаю плечами, снимаю «плэйер», несу его Елене.

— А почему, Елена Михайловна? — вступается за меня Шептунова. — Она ведь его на перемене только…

— Несправедливо, — подхватывает кто-то.

— Тишина в классе! — срывается Елена и мне: — Пусть за магнитофоном мать зайдет.

Возвращаюсь на место.

— Ну, вообще! — возмущается Шептунова. — Скоро рта не дадут открыть.

— Шептунова, — говорит Елена, — может, тебе прогуляться захотелось?

— Мне?.. Нет.

— Тогда иди к доске, здесь и откроешь рот.

— Ну, порядочки… Совсем уже… — возмущается народ.

— Тишина! — стучит Елена ладонью по столу.

Перемена. В этот день у нас две пары — алгебра и геометрия. Сейчас — перерыв.

Подхожу к классу оглядываюсь по сторонам. Вроде бы никто на меня не смотрит. Быстро открываю дверь…