Неспортивная история - Страница 13

…А в это время Елена Михайловна находилась в кабинете директора. Директор школы Георгий Матвеевич, грузный, лысоватый мужчина лет пятидесяти пяти, сидел за своим столом. Возле окон меряла шагами комнату Валентина Николаевна.

— Елена Михайловна, — говорил директор, поправляя на носу очки в роговой оправе, — вчера мне звонила мать Татьяны Серебряковой…

— Я уже предупреждала Елену Михайловну, — поддержала директора завуч.

— Да-да, — перебил ее Георгий Матвеевич. — И вот Валентина Николаевна жаловалась на вас. Нам кажется, вы не совсем верно ведете себя… м-м… по отношению к этой девочке.

— Георгий Матвеевич, — сказала Елена Михайловна, — пока я ее классный руководитель, я буду вести себя так, как считаю нужным…

…В классе — никого. Лежат на столах учебники, тетради… Подхожу к учительскому столу. Ключ торчит в ящике. Медлю секунду-другую, быстро выдвигаю ящик, вытаскиваю свой «плэйер». На журнале — ручка Елены. Кладу ее в ящик, задвигаю. И в этот момент за моей спиной открывается и закрывается дверь…

… — Да поймите же, — страстно говорила Валентина Николаевна, — девочка трудная, с огромной психологической травмой, растет без отца… Помягче надо с девочкой!..

— Я вот смотрю, — директор держал перед собой листок бумаги, — учится она хорошо, можно сказать, отлично учится. Дисциплину особенно не нарушает. Извините, я вас не понимаю, Елена Михайловна.

…Одной рукой держу Халикова у стены. Другой прижимаю к себе магнитофон.

— Ох, если заложишь, Халява, я с тобой такое сотворю.

— Чё ты, чё ты! Могила!.. — лепечет. — Я ничего не видел.

— Иди, — отпускаю его, — встань на стреме с той стороны.

Халиков поправляет скомканный пиджачишко и выкатывается за дверь…

… — Конечно, — соглашалась с контраргументами Валентина Николаевна, — она, действительно, не такая, как все. Она — личность. Так это, по-моему, прекрасно, это приветствовать надо. А ее фокусы?.. Что ж, детское самолюбие. Она же, несмотря ни на что, еще ребенок! Надо ж ей утвердиться среди одноклассников.

— Боюсь, вы ее недооцениваете. — Лицо Елены Михайловны раскраснелось, волосы еще больше растрепались.

— Ну вот что, — сказал Георгий Матвеевич, тяжело приподнимаясь из-за стола. — Валентина Николаевна, в конце концов, права в одном. Как говорил Герцен, любовь, Елена Михайловна, все-таки более догадлива, чем… м-м… нелюбовь. Так что подумайте, пожалуйста. Серебрякова уже немало сделала для спорта… И для страны, если хотите. А теперь ее доверили нам. И давайте подойдем к этому со всей душой… м-м… и ответственностью…

…Выхожу из класса, прикрываю за собой дверь. Халява на стреме стоит, по сторонам смотрит.

— Ну, чего? — спрашивает.

— Ничего, — отвечаю. — Свободен.

И мы расходимся в разные стороны, будто нас здесь и не было.

Елена стоит у стола, ищет глазами ручку. Приподнимает журнал, проверяет руками бумаги. Наконец открывает ящик… Достав оттуда ручку, собирается было сделать в журнале какую-то запись, но тут, что-то вспомнив, снова лезет в стол.

— Серебрякова! Где магнитофон?

— Вам лучше знать, — встаю. Елена еще раз, на всякий случай, заглядывает в ящик.

— Думаю, будет лучше, если ты сама его вернешь.

— У меня его нет, — изображаю на лице высшую степень удивления.

— В самом деле?

Беру сумку, открываю и демонстративно вытряхиваю все содержимое прямо на пол. Учебники, тетради… Бросаю туда же сумку, развожу руки в стороны:

— Обыщите.

В классе такая тишина, что аж в ушах звенит.

— Кто взял магнитофон? — спрашивает Елена и обводит глазами класс.

Молчание.

— А между прочим, — как всегда задумчиво, говорит Шлепаков, — у меня вчера книжку библиотечную кто-то… — он причмокивает губами.

— Ага, — подхватывает Александрова, — а у меня ручка пропала с золотым пером. Я сначала думала — потерялась, но я ее обычно в пенал кладу.

— И у меня два блока жвачки из портфеля — тю-тю! — заявляет Тюхин.

Смотрю, сначала один, другой, потом еще и еще, и, наконец, все поворачивают головы в сторону Панова.

Панов отворачивается, смотрит строго перед собой, никого не замечая.

Тут встает Шура-пятиэтажный и направляется прямо к нему.

— Вернись на место! — одергивает его Елена.

— А чего? — Шурик кивает на меня. — Вон ее уже обыскали. — И Панову: — Покажь папочку!

Леша в ответ подымает папку с пола, запихивает ее в стол.

— Обойдешься.

— Ну-ка, держи его, — приказывает Шурик Нечаеву и еще одному приятелю, который за соседним столом.

Начинается свалка. Панова за руки держат. Пятиэтажный папку из стола достает.

— Не сметь! — кричит Елена и спешит Панову на выручку.

— Вот он! — Шурик подымает высоко над головой мой «плэйер».

Тут, конечно, общее «ах!» Елена останавливается. Панова отпускают. И Леша через всех на меня смотрит. Ой, как смотрит!.. Чувствую еще чей-то взгляд. Халява. Глаза у него прямо треугольные от удивления.

Панов срывается с места и бежит из класса.

Шитикова было дернулась за ним, на меня оглянулась… Смотрю на нее в упор. Она глаза опустила, вернулась к своему стулу.

— Пожалуйста. — Шурик передает магнитофон Елене.

А я Халикову незаметно кулак показываю. Халява кулак видит, втягивает голову в плечи, садится.

— Сколько волка ни корми, он все равно в лес… — мрачно замечает кто-то.

— Я не верю, — твердо говорит Елена, глядя на магнитофон.